Встреча со святостью — это всегда уникальный опыт, часто он не сразу воспринимается должным образом, но впоследствии может перевернуть всю жизнь. О своем личном опыте рассказывает архиепископ Женевский и Западноевропейский Михаил, которому в течение нескольких лет довелось близко общаться с архиепископом Иоанном (Максимовичем), прославленным в лике святых.
Святитель Иоанн Шанхайский приехал во Францию в 1950 году, в то время мне было семь лет. Тогда я учился в русском интернате во имя святого Георгия, который располагался в местечке Медон под Парижем. Недалеко от нашей школы был известный храм Воскресения Христова, устроенный силами эмигрантов первой волны в 1927 году. Русский инженер, который его строил, сделал стены из смеси соломы и цемента, назвав материал «соломит», — ни один француз не мог понять, что это такое, но в то время не было возможности построить более монументальное здание. Инженер предупреждал, что наша церковь из соломита сможет простоять не более семи лет. Однако она продержалась до 1981 года, до тех пор пока один из учеников школы не оперся во время службы случайно о стену снаружи и не упал прямо внутрь храма. Теперь на этом месте уже стоит кирпичная церковь, которая по архитектуре полностью воссоздает облик того, «соломенного», храма.
Владыка Иоанн часто бывал в той церкви. А еще у него в Париже была резиденция при храме, который он устроил в 16-м квартале города. Тогда владыка носил титул Брюссельский и Западноевропейский. Он навещал русские школы, в частности нашу, и кадетский корпус в Версале. Воспитанию детей иммигрантов он уделял много времени, поскольку считал эту задачу одной из самых важных.
Как-то мне предстояло первый раз исповедаться. Помню, осознание этого факта меня очень озадачило, ведь до этого я привык каждую неделю просто причащаться. Во вторник той недели, никого не предупредив, к нам приехал владыка Иоанн. Он объявил школьникам, что завтра вечером будет всенощное бдение и все будут исповедоваться. Когда я пришел в храм, там было два аналоя. К одному из них, где исповедовал священник, много лет служивший в этом храме, архимандрит Сергий (Пфасерман), выстроилась длинная очередь моих однокашников. К другому, где стоял владыка Иоанн, подходили преимущественно взрослые люди, здесь очередь шла очень медленно: пока батюшка успевал поисповедовать десятерых детей, во «взрослой» очереди разрешение получал только один человек.
Так как это была моя первая исповедь, я был очень взволнован. Помню, владыка повернулся к нам, детям, и поманил кого-то пальцем. Мои одноклассники подталкивали меня и говорили: «Иди, это он тебя зовет!» Я был смущен и сосредоточен на своих чувствах и поэтому поверил им и смело подошел к владыке. Он строго меня спросил: «Ты что пришел?» Я знал правила хорошего тона и понимал, что невежливо ответить, что, мол, вы сами меня позвали, поэтому ответил: «Владыка, я пришел исповедоваться». А он мне в ответ: «Ты не знаешь, что такое исповедоваться!» Но я уперся: «Знаю, это значит говорить свои грехи «. Владыка сказал: «А ты не знаешь, что такое грехи», но я опять настаивал: «Знаю». «Ну?» — строго спросил владыка. Я стал говорить, как обычно дети говорят, что не слушался старших и так далее. Тогда владыка взял меня под омофор. Не знаю, сколько времени я пребывал под ним, но могу только сказать, что там было светло. И пожилой архиерей мне там казался и красивым, и молодым, и я чувствовал огромную радость. «Говори что хочешь. Скажи всё, что у тебя на сердце, а я буду объяснять тебе, что такое грех», — вспоминаю я слова владыки Иоанна. Первый раз кто-либо из взрослых говорил что-то подобное. Он мне тогда стал объяснять, что такое любовь Божия, что грех — это когда ты отказываешься от этой любви, когда ты от Него уходишь. И тогда ты несчастен, потому что ты сам ушел от любви, ты уже без любви, ты уже как брошенный, ведь ты сам ушел. Для меня это было нечто новое и удивительное, и я чувствовал, что та безграничная любовь, о которой я слышу от владыки Иоанна, тут присутствует. Я не могу сказать, сколько времени продолжалась наша беседа, а когда архиепископ сказал мне: «Ты знаешь, мы тут с тобой остались одни», я, кажется, сказал, что не хочу уходить, так как я не испытывал такого состояния прежде. Я почувствовал, что от этого состояния нельзя уходить. Владыка объяснил мне смысл разрешительной молитвы и потом стал произносить ее — у него был очень ясный слог, каждое слово было понятно. В дальнейшем я не раз замечал на его проповедях, что то, что он говорил, легко входило в сердце каждого, кто его слушал, вне зависимости от образования и степени воцерковленности. Потом владыка сказал: «Сейчас я сниму омофор, но учти, будет темно». В храме действительно оказалось совсем темно, там оставалась непотушенной только одна лампадка. Так как уже все разошлись, владыка Иоанн предложил проводить меня до школы. Он несколько раз спрашивал, настаивал. Но я всё время отказывался, причем я отчетливо тогда понимал, что это гордость во мне говорит, и мне стало очень стыдно, но я смог себя превозмочь и всё равно отказывался, и владыка меня ласково отпустил одного. При выходе стоял мой старший однокашник — мальчик лет девяти, он ругал меня всю дорогу, что я задержался, а его заставили меня ждать. Он ожидал, что его насмешки заденут меня и я буду плакать, и очень удивился, что меня это больше не тревожило — такое радостное ощущение у меня было. Эту свою исповедь я запомнил на всю жизнь.
Нечто подобное случалось и потом. Помню, как некоторое время спустя мы поехали в Брюссель и решили посмотреть на построенный новый храм в честь Иова Многострадального, это был храм — памятник царской семье, всем новомученикам и пострадавшим во время гражданской войны и гонений в России. Его начали строить еще до войны, но окончили только в 1950 году. Это было зимой. Тогда в Брюсселе выпало довольно много снега, и мы даже катались на санках. Внутри церкви было немногим теплей, чем на улице. Мы стояли окоченевшие, внутри помещения было сыро, так как штукатурка на стенах еще не успела просохнуть, но все были поражены обликом храма. Дети, родившиеся на чужбине или приехавшие за границу в младенчестве, в первый раз видели русскую церковную архитектуру. Вдруг мы услышали топот и стук — это владыка Иоанн постучал посохом о пол (дверей еще не было), чтобы привлечь наше внимание, и сердито произнес: «Это так вы встречаете архиерея?» Мы испугались, а он сказал, что пошутил, подошел и каждого благословил, называя по имени. Мы все повернулись к востоку, а владыка начал увлеченно рассказывать, что и как будет в новом храме. Мы смотрели на его ноги в одних сандалиях — они были синие от холода. «Здесь будут плиты с именами всех погибших и замученных во время революции! Патриархи, митрополиты, епископы… Их много, и каждое имя мы упомянем, будем молиться об упокоении их души», — говорил он. Он нас обнимал за плечи, и постепенно мы увлеклись его рассказом, нам стало тепло и даже жарко, несмотря на мороз.
Мы знали о его духовных дарованиях. Когда владыка Иоанн посещал нас, учеников русской школы, он уже был известен как шанхайский чудотворец. Беженцы, которые из Китая переехали на Филиппины и затем попали во Францию, рассказывали о нем. Когда в Китае к власти пришли коммунисты, были закрыты все границы. Архиепископ собрал свою паству в храме и велел взять самые необходимые вещи. Его авторитет был огромен, и люди беспрекословно его послушались. Они рассказали нам, что после богослужения владыка повел их всех в порт, они вместе спокойно поднялись на корабль и отплыли, не встретив никакого противодействия со стороны властей, — это было чудо. Затем на острове Табубао на Филиппинах, куда эвакуировали беженцев, за длительный период их пребывания не было ни одного стихийного бедствия, хотя штормы и ураганы очень часты в этих местах. Благодаря активным прошениям владыки Иоанна, а он добился встречи с Президентом США, части беженцев удалось переехать с Филиппин в Америку, часть попала в Австралию, еще часть — во Францию.
Владыка Иоанн приходил к нам в школу часто. Он стал моим воспитателем. Наверное, не все мы осознавали, какое значение для нас могли иметь его визиты, ведь в детстве многое воспринимается как само собой разумеющееся. Отношение к владыке было смешанное. Ребята побаивались грозного маститого архиерея, но испытывали восторг, когда он вдруг появлялся. Никогда не забуду, как он хватал меня за плечо сзади при встрече — его рука была тяжелая, как лопата. При этом с детьми он общался очень просто, по-отечески, стоило ему заговорить, и страх сразу уходил, владыка становился полностью «своим».
Он очень много общался с людьми. Со взрослыми говорил кратко. Если его проповеди после Литургии были очень длинными и продолжались не менее сорока минут, то в личном общении он говорил только несколько слов. Когда мне было 16 лет, он как-то подошел ко мне в храме и сказал: «Слушай меня, после Литургии ты должен прихожан всегда собирать на трапезу, ты должен их кормить, привечать, и стол должен быть накрыт, должен ломиться. Потому что трапеза — это продолжение евхаристии. А когда будет Рождество, ты здесь должен ставить елку, чтобы игрушки были, чтобы дети танцевали и чтобы они все получили какой-то подарок, чтобы было им радостно и весело. Ты понял меня?» Я, конечно же, не понял, так как тогда даже не думал и не собирался становиться священником или монахом. Но владыка, видимо, уже провидел то, что я буду клириком. И когда много лет спустя меня в этом храме рукополагали в священники, я вспомнил эти слова и даже прослезился. Владыка совершенно непостижимым образом умел помогать людям. Бывало, он выходил из храма, а мимо шел русский человек, владыка его подзывал и давал пачку денег. «Если ты не заплатишь за квартиру — тебя выгонят», — сказал он незнакомцу, который был очень удивлен, так как даже не ожидал никакой помощи и вообще стеснялся подойти и что-то просить. Причем дали ему именно ту сумму, которая была необходима. Владыка, кстати, очень любил таких кротких, застенчивых людей. Известно, что он собирал бездомных маленьких детей на улицах и создал для них приют. У нас очень часто в храме на богослужении появлялись люди не совсем уравновешенные, по нашему мнению, даже ненормальные. Они знали, что владыка им поможет и исцелит их душевные
болезни, накормит и вообще сделает для них всё, об этом знал весь Париж.
Мы, дети, наверное, понимали его святость. Но мы не умели с ней обращаться, не знали, как подойти к нему, но это чувствовали. И чувствовали, что мы, наверное, постоянно что-то делаем неправильно, когда общаемся с ним. Нас это иногда терзало. Как-то в кадетском корпусе мальчики на клиросе, пока владыка служил вечерню, сокращали стихиры. Владыка из алтаря укоризненно цокал языком, но сам не выходил, и дети пропускали песнопения дальше. Когда стихиры спели, владыка вышел и потребовал спеть все стихиры сначала, уже без пропусков.
Одна из главных человеческих добродетелей — это рассудительность, и владыка Иоанн в полной мере обладал такой способностью. Он был для нас живым уроком нравственного богословия. Он говорил человеку: «Делай так-то или, напротив, не делай так, чтобы быть с Христом». Вера — это не философия. Хотя и философией не стоит пренебрегать. Вера — это сила, которая может двигать общество вперед. Но вера может не просто двигать, но и преображать социум.
После того как по долгу службы владыка Иоанн покинул Францию в 1962 году, нам, его воспитанникам, конечно же, стало его недоставать, но я всегда чувствовал, что мы все, и даже я, грешный, остались в его памяти и в его молитвах. После отъезда владыки ко мне часто подходили разные люди, даже безбожники, и спрашивали: «Где ваш епископ?» Они недоумевали и серьезно ко мне обращались: «Как же мы без него будем жить?» Сейчас почитание святителя Иоанна растет, особенно в России. Люди, приезжающие в Сан-Франциско, могут убедиться в нетленности его святых мощей. Многие неоднократно исцелялись по молитвам к нему еще до его прославления. Обретение такого великого угодника Божия стало явным знаком Его милости к зарубежной России и ко всей Русской Церкви в целом.
Архиепископ Женевский и Западно-Европейский Михаил (Донсков)
С Владыкой нам детям было светло и радостно
1938—48. Шанхай
Владыка Иоанн неустанно проявлял заботу, внимание и духовно руководил нами, детьми в Шанхае. Ежегодно он лично проводил экзамены по Закону Божию во всех русских школах и приютах города. Все дети обязательно должны были знать имя своего святого, его житие и должны были в день памяти святого причаститься Святых Христовых Тайн.
Ежегодный традиционный школьный детский праздник Святых Кирилла и Мефодия, Первоучителей славян, отмечался тем, что дети всех школ должны были в этот день присутствовать на Божественной Литургии в Кафедральном соборе. Хор состоял из певчих — детей разных школ. После Литургии было угощение на соборной площадке. Среди сотни детей всегда присутствовал сам Владыка.
Я воспитывалась и жила в Ольгинском приюте при Женской обители у Матушки-Игумении Ариадны и училась в Женской Гимназии С. Э. Дитерихс. Владыка считал, что во время Богослужений прислуживать ему и облачать его должны были девочки-школьницы. Я была удостоена быть прислужницей Владыки с десятилетнего возраста до 16-ти лет.
Некоторые годы я также училась в Римо-католической школе св. Софии, где преподавателями были монахини-миссионерки, которые старались обращать детей в католичество. Владыка боролся против того, чтобы православные русские дети учились в этой школе. Он приходил к воротам этой школы по окончании классов, встречая и благословляя нас. Он строго говорил, что нам не следует носить эту форму и ходить в эту школу, что у нас есть свои русские школы.
Рождество Христово отмечалось по старой российской традиции. После торжественной всенощной в Женском монастыре мы, группа девочек-воспитанниц во главе с монахиней, шли по уже спящему городу в Кафедральный собор с зажженной рождественской звездой прославить Христа и поздравить Владыку с праздником. Всегда сияющий от радости, Владыка принимал нас в своих покоях. Прославив Христа, мы по очереди подходили к нему под благословение и каждая из нас получала от него мешочек со сладостями, которыми были наполнены большие корзины, стоящие в его келье. Мы же дарили ему в подарок к праздникам шерстяные носки, связанные нами самими. И к нашему недоумению, позже, видели эти носки на нищих.
Из окон третьего этажа монастырского особняка, где размещался наш приют, мы видели Владыку ходящего по улице в проливной дождь и непогоду, зимой и летом, в сторону его детища — приюта св. Тихона Задонского. По дороге находились “Дом милосердия” для мужчин и убежище с храмом для престарелых женщин, а дальше стояла тюрьма. Мы знали, что Владыка идет посетить эти учреждения. Иногда, возвращаясь обратно, он заходил и к нам. Трезвоном в колокола оповещался монастырь о прибытии Владыки. В непогоду, весь промокший, в сандалиях на босу ногу, пройдя в храм и приложившись к св. Престолу и Чудотворным иконам, Владыка поднимался по черной лестнице на третий этаж к нам детям в приют. Пропев Владыке “Исполла эти Деспота”, подходили к нему под благословение. Он спрашивал нас имя нашей святой и иногда житие ее, спрашивал какого Евангелиста читалось Евангелие на этот день. Интересовался — сыты ли мы. Во время Второй мировой войны, когда действительно было трудно в отношении питания, приют получал суп из общественной столовой. Тогда Владыка непременно сам пробовал еду, черпая ложкой прямо из кастрюли.
Несмотря на то, что он бывал с нами строг, нас тянуло к нему и, когда мы видели Владыку идущему по городу, мы бежали к нему, чтобы получить его благословение. С Владыкой нам детям было светло и радостно.
1962—1966. Америка.
В 1962-м г. с радостью мы встречаем Владыку Иоанна в Сан-Франциско. Я уже была замужем и у нас было трое детей.
Озабоченность Владыки о своих пасомых не переставала. Владыка боролся против смешанных браков, изменений русских фамилий на иностранные, участия в инославном праздновании Рождества Христова. Авторитет Владыки и его личная забота о воспитании детей в Америке убеждали нас, родителей, что он нас направит и будет исправлять. Его наставления были таковыми: “Живя в свободной стране, нужно особенно пользоваться свободой религии, и самим не отказываться и не менять свои обычаи”. Его влияние выразилось, например, в том, что дети просили Деда Мороза приносить им елку 7 января, а не 25 декабря (по гражданскому календарю).
Наша работа с Владыкой в тяжелые для всех годы в Сан-Франциско особенно сблизила нашу семью с ним.
Несмотря на все испытания для Владыки, он продолжал, как и в Шанхае, посещать больных и немощных русских людей и причащать их Св. Христовых Тайн. Мне часто приходилось возить Владыку на своем автомобиле. Владыка продолжал уделять время и детям, в том числе и нашим детям. Сына нашего 8-ми летнего сам учил читать по Часослову, задерживаясь с ним после Литургии. Беседовал с 3-х летней Мусенькой и давал ей целовать свой наперсный крест и просфору — сияющий слушал ее лепет в то время, когда его ожидали по неотложным делам церковный староста, адвокаты и другие общественные деятели.
Случилось Мусеньке быть в госпитале для операции гланд. В непривычной обстановке она не могла заснуть и все время плакала. Сестры боялись входить в детскую палату, потому что она начинала еще больше плакать. Утром мне звонит сестра из госпиталя и спрашивает, кто это такой во всем черном и с черной бородой приходил к Мусеньке в 11 ч. ночи. Мы, говорит, напугались, когда он направился к ней в палату, боясь, что она совсем расплачется и разбудит других детей. К нашему удивлению, добавила она, при виде его она перестала плакать, разулыбалась ему, беседовала с ним, и после его ухода она спокойно заснула.
1964—1966. Орегон.
Мы переживали перевод моего мужа по службе в штат Орегон из-за расставания с Владыкой. С сожалением он благословляет нас в дорогу иконочками св. Николая и преп. Серафима Саровского, снятыми со стен его кельи.
И в Орегоне Владыка не прерывал с нами связь. Он писал нам письма, детям нашим посылал открытки ко дню их Ангела, благодарил за память о нем, когда получал от них скромные посылочки, и всегда подписывался “Любящий вас Архиепископ Иоанн”.
Иногда Владыка удостаивал наш дом своим посещением на пути из Сеаттля в Сан-Франциско. Был у нас в Орегоне и с Чудотворным Образом Курско-Коренным. В последний раз Владыка, в сопровождении священника и прислужника, был у нас проездом из Сеаттля поздно вечером. Все были утомленны дорогой и мой муж уговаривал Владыку остаться у нас на ночь, но Владыка никогда не пропускал Божественной Литургии и Св. Причащения, и желал ехать ночью в Сан-Франциско. Наконец он согласился остаться с тем, что он утром отслужит обедницу в нашем доме. Вся наша семья должна была причаститься Св. Христовых Тайн, и сам Владыка исповедывал каждого из нас. Мне он велел читать Св. Евангелие каждый день по 10 минут. Для приготовления к этому Великому Таинству он наставил нас духовно и велел прочесть в тот вечер Акафист Царице Небесной и полное правило перед Причастием.
Это было 12 ноября 1965 года — последний раз, когда мы видели Владыку живым.
Мы, его духовные дети, чувствуем, что Владыка был и есть с нами.
Татьяна Кеннеди (Урусова)
Мне было лет 8 или 9, когда, в один жаркий летний день, я вошел в огромный, всегда прохладный собор, чтобы отдохнуть от жары. День был будний, время — около 7 часов вечера, когда было еще совсем светло. Шла вечерняя служба, совершаемая дежурным священником, и собор был почти пустым. На своем месте при одной из массивных колонн собора, между алтарем и правым притвором, за своим аналоем с богослужебными книгами, стоял Епископ Иоанн. Впоследствии я узнал, что Владыка отстаивал ежедневно все девять положенных Православной Церковью суточных богослужений, и что он каждый день причащался. После службы я подошел к нему под благословение. Он спросил, как меня зовут и пригласил к себе “поговорить”. Никогда не забуду как он, прежде чем оставить храм, клал земные поклоны перед каждой иконой в огромном соборе, как-бы прощаясь на время со своими близкими друзьями — святыми, а я следовал за ним, держа в руках его посох. Моя детская душа сразу потянулась к этому необыкновенному человеку, подсознательно почувствовав ту глубоко-христианскую любовь, которую Владыка питал к людям, в особенности к детям.
Впервые вступил я в его большой кабинет на втором этаже епархиального дома. Весь правый угол кабинета, с потолка до уровня высоты стоящего в углу аналоя, заполнен был множеством икон всевозможных размеров. Почему-то мне показалось совершенно естественным, что Владыка, войдя в свой кабинет, начнет немедленно класть перед иконами земные поклоны и опять продолжительно молиться. Наконец он сел за свой стол, который весь был буквально завален бумагами, и долго со мной беседовал.
Как и впоследствии, говорил он о Церкви, о жизни Ее подвижников и святых, о мучениках, о Церковных Праздниках. Не хотелось уходить домой от этого необыкновенного человека.
Было уже темно, когда Владыка меня благословил и повелел идти домой. Я начал ежедневно, утром и вечером, посещать богослужения в соборе и прислуживать. В будничные дни Владыка часто сам потреблял Святые Дары, оставаясь в глубокой молитве в алтаре долго после ухода служащего священника. И опять, как всегда, прикладывался он ко всем иконам в соборе прежде чем выйти из него в свои покои.
Беседуя со мной в своем кабинете. Владыка иногда на несколько секунд засыпал. Я узнал, что он никогда не ложился спать в кровать, лишь предавался краткому сну в стуле или на коленях перед своими любимыми иконами, как его иногда находил его секретарь, некий г-н Кантов.
Был я свидетелем такого необыкновенного случая. Как-то вечером, во время беседы со мной в своем кабинете, Владыка ответил по зазвонившему у него на столе телефону. Не знаю, с кем говорил Святитель, но никогда не забуду, как, продолжая говорить, Владыка уронил телефонную трубку и задремал. Трубка лежала в подряснике на его коленях, а он, дремля, продолжал еще долго слышать и говорить с позвонившим ему человеком. По законам физической природы совершенно было невозможно ни Владыке слышать того, кто позвонил ему, ни тому человеку слышать, что отвечает ему Владыка. Однако, по продолжительности и смыслу того, что говорил Святитель, мне ясно было, что — чудесным образом — происходит разговор!
Однажды принесли Владыке в кабинет обед: помню, была тарелка борща и кисель в кружке. Он был один, а я находился в соседней комнате, куда принесли мне мой обед, скромный. И вот я вижу через открытую дверь, как Владыка выливает сладкий кисель в тарелку с борщом и начинает эту бурду безвкусную есть. В то время, мне, ребенку, эти случаи показались совершенно естественными для Владыки.
Все ребята, прислужники, любили Владыку, несмотря на его строгость. Так за проказы, Владыка однажды велел сторожу Михаилу ремнем пороть виновных. Для меня Владыка стал идеалом, и я решил во всем ему подражать. Как-то Великим постом перестал спать в кровати, а ложился на пол, перестал есть нормально с семьей, а только хлеб с водой и проч. Родители заволновались и повели меня к Владыке. Выслушал их, Святитель повелел сторожу пойти в лавку и принести колбасу. На мои слезные замечания, что “ведь сейчас Великий пост”, мудрый Архипастырь приказал мне съесть принесенную колбасу и всегда помнить, что послушание родителям важнее самовольного поста. “Как же мне быть дальше, Владыко?”, спросил я, желая все же как-то “особенно” подвизаться. “Ходи в церковь как ты делаешь, а дома делай то, что тебе говорят папа и мама”. Помню, как я тогда огорчился, что Владыка не назначил мне каких-нибудь “особых” подвигов.
Вспоминая еще один знаменательный случай — вернее, происшествие — в жизни Владыки, при котором я лично присутствовал. День был будничный и Литургию совершал один из священников шанхайского собора. Как всегда, Владыка Иоанн стоял на своем обычном месте, а я, кажется, прислуживал, не помню. Хорошо помню, как этот священник во время своей проповеди, ругал Владыку, указывая на него пальцем и употреблял такие слова, как: “змея, скорпион, жаба, ханжа” и проч. Владыка продолжал стоять на своем месте, нисколько не реагируя на безумные нападки своего священника, но продолжая читать из какой-то книги у себя на аналое. Потом папа мне рассказывал, как он и многие другие возмутились таким недопустимым для священника поведением по отношению к своему Архиерею и просили Владыку наказать наглеца, но Владыка ничего не предпринимал, говоря, что это его личное дело. Какое святое незлобие! И вообще никто никогда не слыхал из уст этого Праведника хоть одного слова осуждения кого бы то ни было.
Покойный протоиерей Серафим Слободской мне рассказал, как он однажды задал Владыке такой вопрос: “Кто виноват в той печальной смуте, которая творится вокруг строящегося собора в Сан-Франциско?”, и Владыка очень просто ответил одним словом: “Диавол”.
Душепопечение — вот слово, которое определяет как нельзя лучше движущее начало всей жизни и деятельности величайшего молитвенника и праведника — не только нашего тепло-хладного века — но, твердо верю, вообще всей истории вселенской Христовой Церкви. Иначе, как объяснить то, чему сам был живым свидетелем? Как, например, буквально преображалось его лицо во время Литургии на великие праздники, сияя неземным светом, а глаза, всегда полные божественной любви, явно отображали недосягаемую для нас грешных неизреченную радость от присутствия Св. Духа. Или как в Пасхальную ночь он облетал -как бы носимый Ангелами — весь пространный шанхайский собор, выкрикивая от избытка радости победоносные: “Христос Воскресе!”, “Христос Воскресе!”. Его подлинному ликованию, казалось, не было тогда предела, он был весь поглощен радостью о Христе, Которого он возлюбил подлинно, до конца.
Но что удивительнее всего — это дар видеть сердце человеческое и привлекать его ко Христу. Ведь не будь этого праведника, я никогда бы и не думал служить Церкви в Духовном сане. Как он удивительно точно предсказал, что с нами будет! С своем письме брату и мне в октябре 1949 г., когда нам было всего 13 и 15 лет, мы только что прибыли с Филиппинских островов в Австралию, но уже начали редко ходить в церковь, он предупредил: “Отходя от путей Господних, мы лишь на время можем наслаждаться телом — потом почувствуем горечь того зла, которое кажется сладким”. Не могу без горьких слез благодарности читать эти пророческие слова и сегодня, 35 лет спустя!
Он знал, что я ему напишу 19 мая/1 июня 1960 г. “Как бы мне хотелось лично побеседовать с вами, Владыко! Так много случилось и запечатлелось в моем уме после Филиппин, что я сам не узнаю себя. Духовные стремления моего детства утонули давно в греховной, материальной среде”.
Но видел великий праведник, что не совсем “утонули” мои духовные стремления, и продолжал звать меня служить Церкви, советуя “…чтобы (я) получил богословское образование и для сего поступил в Троицкую Семинарию. Да поможет тебе Господь и да благословит тебя на тот путь!” (Письмо от 18/31 января 1961 г.).
Конечно, нет у меня слов выразить свою благодарность к любовь незабвенному Архипастырю. При земной жизни архиерея мы возглашаем: “Молитвами святого Владыки нашего, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!”, но поскольку “несть Бог, Бог мертвых, но Бог живых”, по неложным словам Самого Спасителя, я и сегодня продолжаю призывать себе на помощь Святителя Иоанна такой же самой молитвой.
Постоянно благодарю Бога за то, что Он меня сподобил быть свидетелем величайшего Своего Угодника, по молитвам которого не погрузился я окончательно в суету мирскую. Не сомневаюсь, что наступит день, когда и земная Церковь прославит Владыку Иоанна как одного из тех “ихже не бы достоин весь мир, и возблагодарим Бога, дивного во святых Своих”.
Протоиерей Георгий Ларин
