5 июля 2018 года исполнился год со дня кончины Ирины Ратушинской — литератора

Я никогда не была знакома с  Ириной Ратушинской. Сегодня исполнился год со дня ее кончины.

О ее кончине, не зная ее, прочитала в июле 2017 года. Случайно. В интернете.

Потом стала читать ее стихи, искать передачи с ее участием. И вдруг я ощутила, что мое внутреннее понимание и близость к этому человеку не случайна. Вот так бывает: ушел человек, а ты его открываешь для себя.

Со мной уже было такое. В  августе 2003 года, когда умер митрополит Антоний Сурожский. Знала о нем, читала, но не ощущала родства и необъяснимого притяжения к этому человеку.

Теперь не проходит и дня, чтобы не почитала его проповеди, поучения, слова.

Ирина Ратушинская и митрополит Антоний Сурожский – два наших  современника. Митрополит Антоний был духовным отцом Ирины и ее мужа. Об этом можно много прочитать в интернете: о их первой встрече, о его благословении уезжать в Россию из Англии – вынужденной эмиграции.

Как же переплетаются души людей! Невидимо, непостижимо и тайно!

Об Ирине Ратушинской, не зная ее лично, не могу говорить,  потому что получится переписывание  чужих слов и копирование чужих эмоций.

Лучше  всего – это ее стихи. В них вся она – глубоко верующая душа, умеющая любить своих врагов, молиться за них, чистая как ребенок, ощущающая мир Божий чутко и честно.

Из стихов Ирины Ратушинской

Под соборными сводами вечными,
Босиком по пыльным дорогам,
С обнажённо дрожащими свечками
Люди ищут доброго Бога.

Чтобы Он пожалел и понял
Сквозь убийства, бред и обманы,
Чтобы Он положил ладони
На висок, как на злую рану,

Чтоб увидел кричащие лица,
Темень душ и глаза без света,
Чтоб простил дурака и блудницу,
И священника, и поэта.

Чтобы спас беглеца от погони,
Чтобы дал голодающим хлеба…
Может, Бог — это крест на ладони?
Может, Бог — это темное небо?

Как к Нему отыскать дорогу?
Чем надежду и боль измерить?
Люди ищут доброго Бога.
Дай им Бог найти и поверить.

Одесса

***

«Письмо в 21 год» (посвящено Николаю Гумилеву). За это стихотворение и еще 4 стиха, она была арестована, судима и отправлена в лагерь в Мордовию (7 лет строгого режима).

Письмо в 21-й год

Николаю Гумилёву

Оставь по эту сторону земли

Посмертный суд и приговор неправый.

Тебя стократ корнями оплели

Жестокой родины забывчивые травы.

Из той земли, которой больше нет,

Которая с одной собой боролась,

Из омута российских смут и бед —

Я различаю твой спокойный голос.

Мне время — полночь — чётко бьёт в висок.

Да, конквистадор! Да, упрямый зодчий!

В твоей России больше нету строк —

Но есть язык свинцовых многоточий.

Тебе ль не знать?

Так научи меня

В отчаяньи последней баррикады,

Когда уже хрипят:

— Огня, огня! —

Понять, простить — но не принять пощады!

И пусть обрядно кружится трава —

Она привыкла, ей труда немного.

Но, может, мне тогда придут слова,

С которыми я стану перед Богом.

** *

Написано в заключении

Помню брошенный храм под Москвою:
Двери настежь, и купол разбит.
И, дитя заслоняя рукою,
Богородица тихо скорбит —

Что у мальчика ножки босые,
А опять впереди холода,
Что так страшно по снегу России —
Навсегда — неизвестно куда —

Отпускать темноглазое чадо,
Чтоб и в этом народе — распять…
— Не бросайте каменья, на надо!
Неужели опять и опять —

За любовь, за спасенье и чудо,
За открытый бестрепетный взгляд —
Здесь найдется российский Иуда,
Повторится российский Пилат?

А у нас, у вошедших, ни крика,
Ни дыхания — горло свело:
По ее материнскому лику
Процарапаны битым стеклом

Матерщины корявые буквы!
И младенец глядит, как в расстрел:
— Ожидайте, я скоро приду к вам!
В вашем северном декабре.

Обожжет мне лицо, но кровавый
Русский путь я пройду до конца,
Но спрошу вас — из силы и славы:
Что вы сделали с домом отца?

И стоим перед ним изваянно,
По подобию сотворены,
И стучит нам в виски, окаянным,
Ощущение общей вины.

Сколько нам — на крестах и на плахах —
Сквозь пожар материнских тревог —
Очищать от позора и праха
В нас поруганный образ его?

Сколько нам отмывать эту землю
От насилья и ото лжи?
Внемлешь, Господи? Если внемлешь,
Дай нам силы, чтоб ей служить.

ЖХ 38513-4 Малая зона

***

Господи, как он там? Присмотри за ним…» (о своем муже)

Господи, как он там? Присмотри за ним,

Чтоб с ума не сошёл в пустом закутке квартиры.

Устыди его боль, от отчаянья охрани —

Чтобы с ясным лицом — за двоих —Он встал перед миром.

Подымаю чашу — да будет воля Твоя!

Видишь: руки спокойны, легко беру и не трушу

Но на черно-белой эмульсии бытия —Укрепи его душу!

Мне светлей, чем ему, и дорога моя проста:

Отшлифована сколькими! Вызубрен каждый камень!

Мне не трудно на ней — гляди! Лишь его не оставь

В сумасшедших углах, размеченных пауками!

Только руку не отними от его плеча,

Только не лиши опоры — Твоей твердыни,

И ошейник он скуёт на нашу печаль

Из бессмертного сплава верности и гордыни.

А когда мы вместе встанем пред Тобой,

Ни о чём не прося —что больше, когда мы рядом? —

Ни клинком не разнять,,ни архангельскою трубой! —

Мы ответим Тебе, не опуская взгляда.

1982 тюрьма КГБ, Киев

***

Верьте мне, так бывало часто:

В одиночке, в зимней ночи —

Вдруг охватит теплом и счастьем,

И струна любви прозвучит.

И тогда я бессонно знаю,

Прислонясь к ледяной стене:

Вот сейчас меня вспоминают,

Просят Господа обо мне…

***

Письмо домой (написано в эмиграции)

Есть на свете края, что вбирают глаза,

Есть такие до грусти красивые страны!

И вечерние горы — на все голоса,

И открытые всем скоростям автострады.

Сладок яблочный запах иных языков,

И доверчивы реки, где пляшут форели.

Далеко-далеко

От родных и врагов

По нерусским домам нас друзья отогрели.

К нам чужбина добра, да не в ней нам лежать:

Нам другую судьбу пригвоздили к ладони.

И дорожную обувь

Шнуруем опять,

Хоть и знаем, что больше не будет погони.

Только как позабыть свою землю в беде,

Раз по-русски крестили, когда провожали?

Мы когда-нибудь скажем

На Страшном Суде,

Что исполнили всё, в чём клялись на вокзале.

Мы с другого плацдарма — всё в том же бою,

Мы тут губы кровяним о ту же свободу!

Пусть не мы отмеряем дорогу свою —

Дай нам Боже успеть —

От заката к восходу.

1987, Милан

 МОЛИТВА

Все умеют плакать,
А радоваться — одна.
Богородице-дево, радуйся, не оставь!
Круче всех морей твоя судьба солона —
Так помилуй нас: научи улыбке уста.
Научи нас радости,
Непутёвых чад,
Как учила Сына ходить по твоей земле.
Мы теперь на ней себе устроили ад;
Научи не сбиться с пути в обозлённой мгле!
Погасила твои лампады моя страна…
Видишь, как нам души судорогой свело!
Всё страшней — суды,
а заботишься ты одна —
Из поруганных риз —
Чтобы нам, дуракам, светло.
Ты одна умеешь — кого же ещё просить —
Отворять врата любовью, а не ключом.
Разожми нам сердца,
Чтобы смели её вместить,
Как умела разжать младенческий кулачок.

 Мы, как дети в лесу,

Заблудились во времени грубом,
И, как храбрые дети,
Поверили слову «всегда».
Что нам пряничных домиков
Кремово-белые трубы,
Если с грозных высот
Вифлеемская льется звезда:
Так доверчиво,
Будто ни зверя, ни змея,
Так счастливо,
Как будто не страшно ничуть,
Так предерзостно,
Будто вдохнем — и посмеем
Хоть упрямством, хоть радостью
Сердце туда доплеснуть.
Из кургузых одежек,
Что нам покупали на вырост,
Из ревнивых кустов,
Что держали роднее забот,
Из подножек корней,
Сквозь попреки, и жалость, и сырость,
Не считая порезов —
Осмелиться в бег и в полет.
Только помня,
Что кто остается — тому тяжелее,
Только зная,
Что кто обернется — накличет беду.
Невесомым лучом
Ни пройти, ни прожить не умея —
Мы, оборвыши мира,
Бредем.
И растем на ходу.

***

Сколько ангелов у Анны

На конце иглы?
А она их не считает,
Вышьет — сразу выпускает.
Небеса белы
Над пресветлым садом Анны,
Вышитым крестом.
Там, среди растений странных —
Настежь красный дом.
Заходите, пойте песни,
Люди и коты.
Здесь, как в сердце — все на месте…
Анна, где же ты?
Только теплое дыханье
Там — за тканью, там — за гранью,
Там — над зимней мглой.
Это с бережным вниманьем
Анна чинит мирозданье
Тонкою иглой.

Это стихотворение написано за 19 дней до смерти

Ангелы, ангелы, спойте вместе со мной!
Столько радости на лугу цветёт,
Столько радости в облаках плывёт,
А в кустах там смотрит ёжик, такой смешной.

Ангелы, ангелы, потанцуйте со мной!
Я хоть маленькая, а в хоровод могу.
Вместе весело, в хоровод же нельзя одной.
А нельзя — плохое слово тут, на лугу.

Ангелы, ангелы, возьмите меня летать!
Ну, пожалуйста, не говорите «нет».
Ой, как здорово… Ясно, и всё видать!
Выше, выше — где башни, и этот свет!

Со святыми упокой, Христе, душу рабы Твоея, приснопоминаемой Ирины, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная.

 

 

 

 

 

а