11 июля (28 июня по старому стилю) 1918 год: до убийства Царской семьи оставалось 5 дней

Государыня отметила в своем дневнике, что «Зубр», как она называла Юровского, «настаивал на свидании со всеми в 10 часов, но заставил нас ждать 20 минут, так как в это время завтракал и ел сыр». После этой «трапезы Юровский объявил Царской Семье, что он больше не разрешает есть сливки. Сразу же после этого разговора пришли рабочие и укрепили стальную решетку на наше единственное открытое окно. Несомненно, все время боятся, что мы вылезем наружу или установим контакт с караулом».

Однако на самом деле Юровский делал все, чтобы сломить дух узников. 28 июня (11 июля) Государь записал в своем дневнике о Юровском: «Этот тип нам нравится все меньше и меньше».

Нам никогда не дано почувствовать, осознать, понять, как Они жили свои последние дни в мрачном Ипатьевском доме, что чувствовали, о чем думали. Но не вызывает сомнения, что эти последние дни были венцом Их мученичества и венцом Их подвига. Государь не мог не осознавать, что смерть неумолимо приближается к Нему и к Его Семье. Он понимал это еще во время царскосельского заключения, когда сказал отцу Афанасию Беляеву: «Я решил, что если это нужно для блага Родины, я готов на все. Семью мою жаль!» Слова «семью мою жаль», произнесенные Государем, по свидетельству священника, со слезами на глазах, ложатся тяжким обвинением на плечи не только палачей, но и всего русского народа.

Что должен был чувствовать Государь, оставленный и преданный всеми, кроме горстки слуг, который не мог ниоткуда ожидать помощи? На его руках была жена, больной сын-подросток, юные дочери. Какие муки должен был претерпевать Он, глава Семейства, понимая, что всех Их могут убить, а Он безсилен при этом что-либо изменить?

«Никто не вступился за Него. Ни венценосные родственники, ни те «истинно русские» люди, что сумели довести Царя до падения, себя же привели вовремя в безопасность. Николай II не бежал и никого не предал. Он ни перед кем не виновен. Пред Ним же виновата вся Россия», — писал Эмиль Борман.

Но еще более тяжкими, чем предчувствие приближающейся мученической кончины, были страдания Государя за судьбы Родины. Даже там, в Ипатьевском доме, Он продолжал постоянно думать и страдать за Россию. Н. А. Соколов свидетельствовал: «Многие из нас легко похоронили Императора Николая II, но он в своей душе никогда не хоронил нас, он продолжал оставаться нашим Царем. Его пугала судьба России, и Государь скорбел за свой народ».

В. Л. Бурцев свидетельствовал: «Зимой 1918-го или 1919 года здесь, в Париже, я получил сведения, что к покойному Императору Николаю II за некоторое время до Его убийства был послан немцами один генерал, чтобы склонить его на переговоры с ними, но Николай II не принял посланца и вообще отклонил немецкие предложения. Может быть, посланец и был принят Николаем, но Он отказался принять немецкие предложения».

Никогда еще верность Христу-Спасителю не проявлялась в Государе столь явно, как в Ипатьевском доме. Такое же христианское смирение являла собой и его Семья. Приближающуюся смерть понимала и Императрица Александра Феодоровна, понимали и Дети. Великая Княжна Татьяна Николаевна в книге, которую читала в Екатеринбурге, подчеркнула следующие слова: «Верующие в Господа Иисуса Христа шли на смерть, как на праздник, становясь перед неизбежной смертью, сохраняли то же самое дивное спокойствие духа, которое не оставляло их ни на минуту».

Наследник Цесаревич говорил: «Если будут убивать, то хоть бы не мучили».